С чего начинаются описания событий? Некоторые вспоминают свое рождение в утробе матери, другие - внезапное пробуждение и осознание того, что ты существуешь... По этому поводу вспоминаются мне два, на мой взгляд непревзойденные описания в двух безусловно достойных книгах.
Первая "Королек- птичка певчая":
Да... Сестра Алекси дала нам задание: вспомнить свои первые впечатления в жизни, написать сочинение. Никогда не забуду: несмотря на все мои старания, я смогла написать только следующее:
"Мне кажется, я родилась в озере, как рыба... Не могу сказать, что я
совсем не помню своей матери... Помню также отца, кормилицу, нашего денщика Хюсейна... Помню черного коротконогого пса, который гонялся за мной по улице... Помню, как однажды я воровала из корзины виноград и меня ужалила в палец пчела... Помню, у меня болели глаза и мне их закапывали красным лекарством... Помню наш приезд в Стамбул с любимым Хюсейном... Помню многое другое... Но не это - мои первые впечатления, все это было гораздо позже...
Совсем, совсем давно, мне помнится, я барахталась нагишом в своем любимом озере среди огромных листьев. Озеро не имело ни конца ни края и походило на море. По нему плавали громадные листья, оно было со всех сторон окружено деревьями... Вы спросите, как может озеро с листьями на поверхности и высокими деревьями вокруг походить на море?.. Клянусь, я не обманываю. Я сама, как и вы, удивляюсь этому... Но это так... Что поделаешь?.."
Вторую книгу даже нет возможности процитировать, так вся книга -это рождение..рождение личности, взрослой личности, момент осознания себя человеком, то самое мгновение которое очень сложно, практически невозможно впоймать, тот эпизод, который практически никто из взрослых не помнит, а если даст себе труд повспоминать, то обязательно, после некоторых усилий узреет как будто вспышку и потом долго будет думать, как это он мог забыть это, ведь это самое главное, самое важное, самое необыкновенное в его жизни...
Книга эта, которая. я считаю лучше всех познала этот процесс (а рождение человека, духовное рождение - я имею ввиду- может быть как ослепительным мигом, вспышкой, когда человек понимает: вот он я , я есть этот человек, единственный и уникальный..
а может быть и длительным процессом, когда какие-то незначительные на первый взгляд, но очень важные на самом деле, события складываются в ажурную цепь, и однажды происходит перерождение, но когда -ты не понимаешь, просто ты осознаешь себя и все..)
Так вот эта книга Рея Бредбери "Вино из одуванчиков", одна из самых прекрасных книг в мире..
Я не хотела ее цитировать, но все-таки не могу удержаться..:
Дуглас глянул в ту сторону, ничего не увидел и почувствовал себя
обманутым--отец, как и дедушка, вечно говорит загадками. И... и все-таки...
Дуглас затаил дыхание и прислушался.
Что-то должно случиться, подумал он, я уж знаю.
-- А вот папоротник, называется "Венерин волос".-- Отец неторопливо шагал вперед, синее ведро позвякивало у него в руке.--А это, чувствуете?--И он ковырнул землю носком башмака.--Миллионы лет копился этот перегной, осень за осенью падали листья, пока земля не стала такой мягкой.
-- Ух ты, я ступаю как индеец,-- сказал Том.-- Совсем неслышно!
Дуглас потрогал землю, но ничего не ощутил; он все время настороженно прислушивался. Мы окружены, думал он. Что-то случится! Но что? Он остановился. Выходи же! Где ты там? Что ты такое?--мысленно кричал он.
Том и отец шли дальше по тихой, податливой земле.
-- На свете нет кружева тоньше,--негромко сказал отец. И показал рукой вверх, где листва деревьев вплеталась в небо -- или, может быть, небо вплеталось в листву?--Все равно,--улыбнулся отец,--все это кружева, зеленые и голубые; всмотритесь хорошенько и увидите-- лес плетет их, словно гудящий станок.--Отец стоял уверенно, по-хозяйски, и рассказывал им всякую всячину, легко и свободно, не выбирая слов. Часто он и сам смеялся своим рассказам, и от этого они текли еще свободнее.--Хорошо при случае послушать тишину,--говорил он,--потому что тогда удается услышать, как носится в воздухе пыльца полевых цветов, а воздух так и гудит пчелами, да, да, так и гудит! А вот--слышите? Там, за деревьями водопадом льется птичье щебетанье!
Вот сейчас, думал Дуглас. Вот оно. Уже близко! А я еще не вижу... Совсем близко! Рядом!
-- Дикий виноград,--сказал отец.--Нам повезло. Смотрите-ка!
Не надо!-- ахнул про себя Дуглас.
Но Том и отец наклонились и погрузили руки в шуршащий куст. Чары рассеялись. То пугающее и грозное, что подкрадывалось, близилось, готово было ринуться и потрясти его душу, исчезло!
Опустошенный, растерянный Дуглас упал на колени. Пальцы его ушли глубоко в зеленую тень и вынырнули, обагренные алым соком, словно он взрезал лес ножом и сунул руки в открытую рану.
-- Хлеб с ветчиной в лесу--не то что дома. Вкус совсем другой, верно?
Острее, что ли... Мятой отдает, смолой. А уж аппетит как разыгрывается!
Дуглас перестал жевать и потрогал языком хлеб и ветчину. Нет, нет... обыкновенный сандвич.
Том кивнул, продолжая жевать.
-- Я понимаю, пап. -
Ведь уже почти случилось, думает Дуглас. Не знаю, что это, но оно большущее, прямо громадное. Что-то его спугнуло. Где же оно теперь? Опять ушло в тот куст? Нет, где-то за мной. Нет, нет, здесь... Тут, рядом.
Дуглас исподтишка пощупал свой живот.
Оно еще вернется, надо только немножко подождать. Больно не будет, я уж знаю, не за тем оно ко мне придет. Но зачем же? Зачем?
-- А ты знаешь, сколько раз мы в этом году играли в бейсбол? А в
прошлом? А в позапрошлом?--ни с того ни с сего спросил Том.
Губы его двигались быстро-быстро.
-- Я все записал! Тысяч пятьсот шестьдесят восемь раз! А сколько раз я чистил зубы за десять лет жизни? Шесть тысяч раз! А руки мыл пятнадцать тысяч раз, спал четыре с лишним тысячи раз, и это только ночью. И съел шестьсот персиков и восемьсот яблок. А груш -- всего двести, я не очень-то люблю груши. Что хочешь спроси, у меня все записано! Если вспомнить и сосчитать, что я делал за все десять лет, прямо тысячи миллионов получаются!
Вот, вот, думал Дуглас. Опять оно ближе. Почему? Потому что Том болтает? Но разве дело в Томе? Он все трещит и трещит с полным ртом, отец сидит молча, насторожился, как рысь, а Том все болтает, никак не угомонится, шипит и пенится, как сифон с содовой.
-- Книг я прочел четыреста штук; кино смотрел и того больше: сорок фильмов с участием Бака Джонса, тридцать--с Джеком Хокси, сорок пять--с Томом Миксом, тридцать девять -- с Хутом Гибсоном, сто девяносто два мультипликационных про кота Феликса, десять с Дугласом Фербенксом, восемь раз видел "Призрак в опере" с Лоном Чани, четыре раза смотрел Милтона Силлса, даже один про любовь, с Адольфом Менжу, только я тогда просидел целых девяносто часов в киношной уборной, все ждал, чтоб эта ерунда кончилась и пустили "Кошку и канарейку" или "Летучую мышь". А уж тут все цеплялись друг за дружку и визжали два часа без передышки. И съел за это время четыреста леденцов, триста тянучек, семьсот стаканчиков мороженого...
Том болтал еще долго, минут пять, пока отец не прервал его:
-- А сколько ягод ты сегодня собрал, Том?
-- Ровно двести пятьдесят шесть,--не моргнув глазом ответил Том.
Отец рассмеялся, и на этом окончился завтрак; они вновь двинулись в лесные тени собирать дикий виноград и крошечные ягоды земляники. Все трое наклонялись к самой земле, руки быстро и ловко делали свое дело, ведра все тяжелели, а Дуглас прислушивался и думал: вот, вот оно, опять близко, прямо у меня за спиной. Не оглядывайся! Работай, собирай ягоды, кидай в ведро.
Оглянешься--спугнешь. Нет уж, на этот раз не упущу! Но как бы его заманить поближе, чтобы поглядеть на него, глянуть прямо в глаза? Как?
-- А у меня в спичечном коробке есть снежинка,-- сказал Том и улыбнулся, глядя на свою руку,--она была вся красная от ягод, как в перчатке.
Замолчи!-- чуть не завопил Дуглас, но нет, кричать нельзя: всполошитсяэхо и все спугнет...
Постой-ка... Том болтает, а оно подходит все ближе! значит, оно не боится Тома, Том только притягивает его, Том тоже немножко оно...
-- Дело было еще в феврале, валил снег, а я подставил коробок,--Том хихикнул,--поймал одну снежинку побольше и--раз!--захлопнул, скорей побежал домой и сунул в холодильник!
Близко, совсем близко. Том трещал без умолку, а Дуглас не сводил с него глаз. Может, отскочить, удрать -- ведь из-за леса накатывается какая-то грозная волна. Вот сейчас обрушится и раздавит...
-- Да, сэр,-- задумчиво продолжал Том, обрывая куст дикого
винограда.--На весь штат Иллинойс у меня у одного летом есть снежинка. Такой клад больше нигде не сыщешь, хоть тресни. Завтра я ее открою, Дуг, ты тоже можешь посмотреть...
В другое время Дуглас бы только презрительно фыркнул -- ну да, мол, снежинка, как бы не так. Но сейчас на него мчалось то, огромное, вот-вот обрушится с ясного неба--и он лишь зажмурился и кивнул.
Том до того изумился, что даже перестал собирать ягоды, повернулся и уставился на брата.
Дуглас застыл. сидя на корточках. Ну как тут удержаться? Том испустил воинственный клич, кинулся на него, опрокинул на землю. Они покатились по траве, барахтаясь и тузя друг друга.
Нет, нет! Ни о чем другом не думать! И вдруг... Кажется, все хорошо!
Да! Эта стычка, потасовка не спугнула набегавшую волну; вот она захлестнула их, разлилась широко вокруг и несет обоих по густой зелени травы в глубь леса. Кулак Тома угодил Дугласу по губам. Во рту стало горячо и солоно. Дуглас обхватил брата, крепко стиснул его, и они замерли, только сердца колотились, да дышали оба со свистом. Наконец Дуглас украдкой приоткрыл один глаз: вдруг опять ничего?
Вот оно, все тут, все как есть!
Точно огромный зрачок исполинского глаза, который тоже только что раскрылся и глядит в изумлении, на него в упор смотрел весь мир.
И он понял: вот что нежданно пришло к нему, и теперь останется с ним, и уже никогда его не покинет.
Я ЖИВОЙ, подумал он.
Пальцы его дрожали, розовея на свету стремительной кровью, точно клочки неведомого флага, прежде невиданного, обретенного впервые... Чей же это флаг? Кому теперь присягать на верность? |